Поэзия

[Cosmos]

(С) Олег Груз (26.12.2001)

Прости, Господи, грешную душу мою
Прости за мысли лукавые, что я думаю
За слезы, что мать моя обо мне проронила
Прости, Господи, дай мне силы

Я вернулся к тебе, Отец, с верой в лучшее
Я и есть та овца заблудшая,
Душа, что покоя ищет, ходит, мается
Я пришел, Отец, я раскаялся

Да прости ж меня, прости грешного
Исцели, во мне тьма кромешная
Грешной жизни мёд потерял свой вкус
Да в душе моей злодеяний груз

От любви твоей отрекался я
Блудным сыном шел, спотыкался,
Манны ждал с небес, ждал прощения
Я встаю на путь очищения

Прости, Господи, что творим не ведаем
Прости, Отец, я пренебрег заветами
В моей жизни было много разного
Я жил жизнь, жил жизнь праздную …

[Ахимас]

Симонов, 1942.
Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой,
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.

Мы мертвым глаза не закрыли,
Придется нам вдовам сказать,
Что мы не успели, забыли
Последнюю почесть отдать.

Не в честных солдатских могилах —
Лежат они прямо в пыли.
Но, мертвых отдав поруганью,
Зато мы — живыми пришли!

Не правда ль, мы так и расскажем
Их вдовам и их матерям:
Мы бросили их на дороге,
Зарыть было некогда нам.

Ты, кажется, слушать не можешь?
Ты руку занес надо мной...
За слов моих страшную горечь
Прости мне, товарищ родной,

Прости мне мои оскорбленья,
Я с горя тебе их сказал,
Я знаю, ты рядом со мною
Сто раз свою грудь подставлял.

Я знаю, ты пуль не боялся,
И жизнь, что дала тебе мать,
Берег ты с мужскою надеждой
Ее подороже продать.

Ты, верно, в сорочке родился,
Что все еще жив до сих пор,
И смерть тебе меньшею мукой
Казалась, чем этот позор.

Ты можешь ответить, что мертвых
Завидуешь сам ты судьбе,
Что мертвые сраму не имут,—
Нет, имут, скажу я тебе.

Нет, имут. Глухими ночами,
Когда мы отходим назад,
Восставши из праха, за нами
Покойники наши следят.

Солдаты далеких походов,
Умершие грудью вперед,
Со срамом и яростью слышат
Полночные скрипы подвод.

И, вынести срама не в силах,
Мне чудится в страшной ночи -
Встают мертвецы всей России,
Поют мертвецам трубачи.

Беззвучно играют их трубы,
Незримы от ног их следы,
Словами беззвучной команды
Их ротные строят в ряды.

Они не хотят оставаться
В забытых могилах своих,
Чтоб вражеских пушек колеса
К востоку ползли через них.

В бело-зеленых мундирах,
Павшие при Петре,
Мертвые преображенцы
Строятся молча в каре.

Плачут седые капралы,
Протяжно играет рожок,
Впервые с Полтавского боя
Уходят они на восток.

Из-под твердынь Измаила,
Не знавший досель ретирад,
Понуро уходит последний
Суворовский мертвый солдат.

Гремят барабаны в Карпатах,
И трубы над Бугом поют,
Сибирские мертвые роты
У стен Перемышля встают.

И на истлевших постромках
Вспять через Неман и Прут
Артиллерийские кони
Разбитые пушки везут.

Ты слышишь, товарищ, ты слышишь,
Как мертвые следом идут,
Ты слышишь: не только потомки,
Нас предки за это клянут.

Клянемся ж с тобою, товарищ,
Что больше ни шагу назад!
Чтоб больше не шли вслед за нами
Безмолвные тени солдат.

Чтоб там, где мы стали сегодня,—
Пригорки да мелкий лесок,
Куриный ручей в пол-аршина,
Прибрежный отлогий песок,—

Чтоб этот досель неизвестный
Кусок нас родившей земли
Стал местом последним, докуда
Последние немцы дошли.

Пусть то безыменное поле,
Где нынче пришлось нам стоять,
Вдруг станет той самой твердыней,
Которую немцам не взять.

Ведь только в Можайском уезде
Слыхали названье села,
Которое позже Россия
Бородином назвала.

[Николай_ПТУ]

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

А. Ахматова

[Юра К]

За жизнь свою побыл два раза в Храме,
Ито насильно, сам бы не почтил:
Один - когда не мог ходить ногами,
Другой - когда ногами отходил.

И вот лежит - какие упованья?
Пропитан перегаром и тоской.
Ужели крестим ради отпеванья?
Ужели - со святыми упокой?

За упокой обязан помолиться,
Покой раба… но как назвать Твоим?
Петь со святыми - вовсе поглумиться…
Не часто ли подобное творим?

Прости, Господь, и нас за отпеванье
Того, кто был при жизни мертвецом,
Когда молитва - словно поруганье,
Когда священник смотрится лжецом.

Не отпевать? Сего не говорили,
Но «со святыми» можно опускать:
И богоборцев тоже ведь крестили,
Зачем же так святых уничижать?!


иеромонах Роман (Матюшин)

[Pilcrow]

Скоро праздник, Сретенье.

Иосиф Бродский
Сретенье
(Анне Ахматовой)

Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.

Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,

реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: он -- Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем." -- Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. "Слова-то какие..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:

"В лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть его будет, твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою

как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.

Светильник светил, и тропа расширялась.

16 февраля 1972

_____________________________________
Впечатлило практически дословное стихотворное переложение молитвы Св. Симеона Богоприимца ("Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко..."), а также в конце - путь Симеона в мир иной.

[Роман Р.]

У парня был хороший друг,
Задорен и смешлив,
Был друг как друг, но как-то вдруг
Стал тих и молчалив…

Проведал парень - у него
Был тяжко болен сын
-Держись!-сказал он-Ничего,
Ведь ты же не один!

Он продал мотоцикл без слов
Какому-то дельцу
Кровь подошла-даешь и кровь
Курносому мальцу.

Потом когда прибой похвал
Приветливо гудел,
Он лишь плечами пожимал,
Сердился и краснел,
Как будто людям говорил

-За что хвалить его ?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего...

Друг раз кого-то зло поддел,
И смяв перешагнул.
И парень вспыхнул, не стерпел,
Он друга взял и вздул.

Когда же кто-то упрекал
Потом в толкучке дел,
Он лишь плечами пожимал,
Сердился и краснел,

Как будто людям говорил
-За что корить его ?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего...

Зимой пошли на лыжах в лес.
Вот мостик и разъезд
Вдруг, охнув друг упал на рельс...
А в ста шагах - экспресс!

Уж бьет прожектор по глазам!
Он к другу подлетел,
Он друга вниз столкнул, а сам...
Не спрыгнул, не успел....

Потом был час, нелегкий час...
Прощанье и венки,
И митинг...и десятки глаз
Застывших от тоски.

В речах сказали что герой,
Что храбро пролил кровь.
А он лежал простой, простой, Чуть приподнявши бровь,
Как будто людям говорил
Зачем хвалить его ? Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего....

Э.Асадов "Он настоящим другом был...."
уже выкладывал,правда давно

[Форвард]

НЕ ПОЗВОЛЯЙ ДУШЕ ЛЕНИТЬСЯ

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

1958

Николай Заболоцкий

[Форвард]

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.

Борис Пастернак

[ИтоGo]

Мне в черный день приснится высокая звезда,
Глубокая криница, студеная вода
И крестики сирени в росе у самых глаз,
И больше нет ступеней, и тени спрячут нас.

И если вышли двое на волю из тюрьмы,
Так это мы с тобою - одни на свете мы.
И мы уже не дети, и разве я не прав,
Когда всего на свете светлее твой рукав.

Что с нами ни случится в мой самый черный день,
Мне в черный день приснится криница и сирень,
И тонкое колечко, и твой простой наряд,
И на мосту за речкой колеса простучат.

На свете все проходит и даже эта ночь,
Проходит и уводит тебя из сада прочь.
И разве в нашей власти вернуть свою зарю,
На собственное счастье я, как слепой, смотрю.

Стучат. Кто там? Мария? Отворишь дверь. Кто там?
Ответа нет... Живые не так приходят к нам.
Их поступь тяжелее и руки у живых
Грубее и теплее незримых рук твоих.

Где ты была? Ответа не слышно на вопрос.
Быть может, сон мой - это невнятный стук колес...
Там на мосту за речкой, где светится звезда,
И кануло колечко в криницу навсегда...

Что с нами ни случится в мой самый черный день,
Мне в черный день приснится криница и сирень,
И тонкое колечко, и твой простой наряд,
И на мосту за речкой колеса простучат.

Там на мосту за речкой колеса простучат.

ст. А. Тарковского

[Форвард]

Эмиль Верхарн

"Меч"

С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Ничтожество с душой пустою и холодной,
Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено;
На жизнь, ее скорбей и счастья не изведав,
Ты будешь, как больной, смотреть через окно.
И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука въестся в плоть, желания губя,
И в черепе твоем мечты окостенеют,
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.
Себя преодолеть! Когда б ты мог! Но, ленью
Расслаблен, стариком ты станешь с юных лет;
Чужое и свое, двойное утомленье
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.
Заплещет вещее и блещущее знамя, -
О, если бы оно и над тобой взвилось! -
Увы! Ты истощишь свой дух над письменами,
Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось.
Ты будешь одинок! – в оцепененье дремы
Прикован будет твой потусторонний взгляд
К минувшей юности, – и радостные громы
Далеко в стороне победно прогремят!

Перевод М.Донского

[Форвард]

Не мешайте жить своим любимым...
Это так понятно и так трудно...
Что застыли? Проходите мимо!
Здесь ведь и без Вас довольно людно...

Не смотрите грустными глазами,
Не молчите преданным молчаньем...
Отпускайте, уходите сами,
Оставляя пропасть за плечами...

Как без кислорода задыхайтесь,
Но, давясь последними словами,
За руки любимых не хватайтесь,
Чтоб они не утонули с Вами...

Не объяснено, необъяснимо -
Господи! - За что, за что такое?..
Не мешайте жить своим любимым,
Умирайте ради их покоя...

[Форвард]

К ***
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твой небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
1825

[Форвард]

Если я богат, как царь морской,
Крикни только мне: "Лови блесну!" -
Мир подводный и надводный свой,
Не задумываясь, выплесну!

Дом хрустальный на горе - для нее,
Сам, как пес бы, так и рос - в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!

Если беден я, как пес - один,
И в дому моем - шаром кати, -
Ведь поможешь ты мне, господи,
Не позволишь жизнь скомкати!

Дом хрустальный на горе - для нее,
Сам, как пес бы, так и рос - в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!

Не сравнил бы я любую с тобой -
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой, -
Как мадонной Рафаэлевой!

Дом хрустальный на горе - для нее,
Сам, как пес бы, так и рос - в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!

[Форвард]

Люди идут по свету,
Им, вроде, немного надо:
Была бы прочна палатка
И был бы нескучен путь.
Hо с дымом сливается песня,
Ребята отводят взгляды,
И шепчет во сне бродяга
Кому-то: "Hе позабудь!"


(Продолжить)
Они в городах не блещут
Манерами арстократов,
Hо в чутких концертных залах,
Где шум суеты затих,
Страдают в бродячих душах
Бетховенские сонаты,
И светлые песни Грига
Переполняют их.

А люди идут по свету,
Слова их порою грубы.
"Пожалуйста", "извините", -
С усмешкой они говорят.
Hо грустную нежность песни
Ласкают сухие губы,
И самые лучшие книги
Они в рюкзаках хранят.

Выверен старый компас,
Получены карты в сроки,
И выштопан на штормовке
Лавины предательский след.
Счастлив, кому знакомо
Щемящее чувство дороги,
Где ветер рвет горизонты
И раздувает рассвет.

[Форвард]

Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно -
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени, -
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели!

Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света, -
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре, -
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море!

В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно,
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе, -
Зря ли я столько сил разбазарил?!
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!